Может уже в следующем году, может чуть позже, но в конце концов режим по-любому рухнет. Ключевым в тот момент окажется вопрос, к кому перейдёт власть, - к умеренным сторонникам реформ или радикалам, которые начнут переписывать Конституцию и организовывать люстрации. Самый яркий след в истории оставляли, конечно, те революции, в ходе которых к власти прорывались именно радикалы - якобинцы или, там, большевики, - но на самом деле случалось это далеко не всегда. Иногда умеренным удавалось удержать власть в своих руках. Как пример можно вспомнить германскую Ноябрьскую революция 1918 года.
Почитайте в промежутке между застольями. Нечто похожее вполне может произойти и у нас.
Итак, началось все с того, что в качестве одного из условий прекращения огня и начала мирных переговоров, американцы назвали отречение кайзера. Тот, естественно, был не согласен. Ситуация зависла, но поскольку основная часть населения, устав от войны и опасаясь окончательного разгрома, хотела мира, в стране стало зреть недовольство. Людям, которые ещё несколько лет назад по призыву главы государства с радостью шли на смерть, теперь стало казаться, что ради спасения Отечества он действительно мог бы и отречься. В конце концов, разве не он сам виноват, ввязавшись в войну, которую не смог выиграть?..
Понимая, что если начнётся полноценная революция, то вместе с кайзером восставшие сметут заодно и все остальные имперские институты - монархию, рейхстаг, аристократию, буржуазию, армию, церковь - элиты решили избавиться от ставшего слишком обременительным предводителя.
Лидер социал-демократов Эберт первым заявил о необходимости отречения. Он, как никто, чувствовал начавшиеся в народе брожения. Большинство стихийно возникавших советов возглавляли члены его партии. Эберт понимал, что ещё немного и он не удержит их - они уйдут к радикалам. С этим он и пришёл к либералу Максу Баденскому, который незадолго до этого стал канцлером и возглавил правительство. Они договорились: канцлер добивается отставки главы государства, а вождь социал-демократов помогает ему в борьбе с поднимающейся революцией.
Все эти переговоры заняли какое-то время и к моменту их завершения войска начали выходить из подчинения властей. Тогда принц Баденский сам объявил об отставке кайзера - не дожидаясь пока тот окончательно дозреет. Это было так же радикально, как если бы об отставке Путина объявил Мишустин.
Ситуацию, однако, это уже не спасало, - революционное брожение масс шло вовсю, - поэтому глава правительства решил уйти сам - возглавляемый им орган из коалиционного должен был стать полностью социал-демократическим, представителей правых и центристских партий в нем не должно было быть вообще - только тогда появлялся шанс, что народ поверит в свою победу и успокоится. Так и случилось: увидев во главе кабинета Эберта, заполнившие улицы германских городов рабочие начали расходиться по домам. Ещё бы: кайзер ушёл, либеральное правительство распущено и заменено "своим" социал-демократическим, вдобавок было объявлено о выборах в Учредительное собрание - с тем, чтобы оно определило форму будущего государственного устройства...
В этот момент судьба революции была предопределена, поднимающаяся волна - сбита. Конечно, радикалы потом ещё пытались раскачать ситуацию - было восстание спартакистов в Берлине, была Баварская советская республика, была гражданская война и события в Руре - однако, воспользоваться недовольствам масс для прихода к власти, как это случилось годом раньше в России, немецким революционерам не удалось.
Германская история показала, что полномасштабную революцию "снизу", сопровождающуюся полным разрушением сложившегося порядка, можно остановить с помощью революции "сверху". В результате заменена будет только какая-то часть надстройки - та, что оказалась наиболее неадекватной базису.
Для "революции сверху", правда, нужен адекватный правящий класс, который не будет цепляться за власть до последнего, а добровольно поделится ею с умеренной частью класса революционного. В результате та будет отсечена от радикалов в собственных рядах - так, как это случилось в 1918-м в Германии. Объединив усилия с вменяемой частью консерваторов, тамошние умеренные революционеры не допустили тогда радикалов до власти.
Чтобы умиротворить революцию, едва придя к власти, Эберт, кстати, тоже поделился ею - он пригласил в правительство не только своих однопартийцев, но и тех самых радикалов, включая Либкнехта. В столкновение с ними он вошёл только когда понял, что имеет союзника в лице прежних элит - офицерства и буржуазии. Надо понимать, что поначалу те были полностью парализованы. Для того, чтобы оказаться способными хоть на какое-то политическое действие, им было нужно время.
Вот слова журналиста Эрнста Фридегга, наблюдавшего за процессом вблизи: "В первые дни революции буржуазия была парализована страхом и как бы исчезла со сцены; каждый реакционер, с которым вы встретились, выдавал себя за старого социалиста".
Когда читаешь это, вспоминаешь Бунина, описывавшего аналогичный паралич, охвативший российский правящий класс: "На Тверской бледный старик генерал в серебряных очках и в чёрной папахе что-то продаёт, стоит робко, скромно, как нищий... Как потрясающе быстро все сдались, пали духом!"
На самом деле, не сложно представить себе в подобном состоянии и наших единороссов. А как иначе? Авторитаризм воспитывает покорность и убивает способность к самостоятельному действию, поэтому когда привычные иерархии рушатся, клиентела авторитарного правителя оказывается ни на что неспособной. Об этом писал ещё Маккиавелли, сравнивая подданных турецкого султана и французского короля.
Здесь принципиально однако, что Эберт с союзниками не добивал прежний правящий класс и именно поэтому через какое-то время смог мобилизовать его для защиты от радикалов.
Важнейшим фактором стала позиция военных. Как ни ненавидели они Эберта и социал-демократов, генералы понимали, что не поддержав последних, они старый режим всё равно не удержат, зато могут получить в своей стране то же самое, что получили в России годом раньше корниловцы, выступившие под лозунгом "закона и порядка" против Керенского.
Не желая повторять печальный опыт своих российских предшественников, давших большевикам шанс, которым те не преминули воспользоваться, в ночь после того, как под давлением возглавлявших уличную толпу "революционных старост" Эберт был вынужден создать "Совет народных уполномоченных" и провозгласить переход к "республике советов", ему позвонил глава высшего военного командования Германии генерал Гренер и договорился о сотрудничестве в деле предотвращения прихода радикалов к власти.
Договорённости они выдержали. Эберт не пытался маргинализовать и выдавить из политики прежние правящие классы, не уничтожал армию, а те в ответ помогли ему удержать ситуацию в момент, когда радикалы пошли в решительное наступление - во время "спартакистского восстания", случившегося в январе 1919 года.
В общем, коротко резюмирую: главный урок упомянутых событий для правительств заключается в том, что не надо упираться рогом. Доблесть в политике не в том, чтобы вцепиться во власть зубами; она в том, чтобы вовремя понять, что если ты будешь делать это, то доведёшь возглавляемое тобой государство до окончательного разрушения. Доблесть в том, чтобы иметь силы признать, что курс твой оказался ошибочным, а значит приход во власть людей с иным - отличным от твоего - видением будущего - это не зло, а благо.
! Орфография и стилистика автора сохранены
